Роман Анатолия Рясова «Три ада»

 

Глава 5. Торжище

 
Базары – накрытые столы Всевышнего.
Мухаммад Ахмад бен Абд Аллах
 

Три недели как мы здесь... Но это так, лишь лимбы... Нимбы лимбов над моей головой... Истинное погружение еще не началось. Я чувствую себя ручной гранатой с уже вырванной чекой, она готова взорваться в любую секунду, уничтожив все вокруг, окончательно и безвозвратно. Я испытал бы истинное наслаждение, глядя на то, как все окружающие, все без исключения – молодые и старые, тупые и гениальные, добрые и злые, бедные и богатые, прекрасные и уродливые, плохие и хорошие, мужчины и женщины, – все они, визжа, взлетают на воздух к чертям собачьим, хаотично разбрасывая во все стороны искромсанные конечности и разбрызгивая мозги!

Вчера ночью я подрался на улице с каким-то американцем. Пьяный, похожий на десантника ублюдок требовал, чтоб я отдал ему деньги. Я разбил ему рожу бутылкой из-под пива, проверив крепость его черепа, а он, в свою очередь, пнул меня в живот, который теперь побаливает... Уже дней пятнадцать не мылся, будем считать это первым шагом на пути приближения к гению Стивена Дедала... Купаюсь в бассейне. Свиньи блюют при виде меня... Я воплощение грязи.

Сегодня мои спутники уговорили меня пойти на знаменитый каирский рынок Хан аль-Халиль, на сук, говоря по-арабски. Зазывала-Игорюша так долго рекламировал базар, что я весь пропах запахом гнили из его рта, как же можно было после этого не согласиться... Я пошел с ними, ведь от безделья я уже дошел до того, что начал заниматься спортом. Можете себе представить? Я хожу в тренажерный зал отеля, самому смешно... В компании потных культуристов поднимаю гантели... Вряд ли меня надолго хватит, слишком уж мое нутро отторгает главный спортивный принцип – соперничество.

Итак, после обеда отправляемся на сук. Рынок такой же древний, как и все в этой стране, основан около семисот лет назад султаном, именем которого и назван, а построен на месте первого каирского кладбища; магистраль Муски приводит нас прямо к базару; мы проходим мимо университета Аль-Азгар, раздваивающегося минарета мечети и сразу попадаем на эту жуткую ярмарку, религиозное образование плавно и незаметно перетекает в торгашество – логично; это колоритное место – уменьшенная и несколько гротескная модель самого Каира, а то и всего Египта, если не Востока вообще; что ж, и это вполне закономерно, ведь уже в Средние века этическим идеалом здесь был отнюдь не воин и вовсе не поэт, а торговец среднего достатка, да что говорить об этом, когда сам божий посланник был купцом, а Аллах с Шайтаном проводят все время, торгуясь друг с другом из-за людских душ; примерно через полчаса начинается головокружение от немыслимого количества лавок и товаров, мы пришли утром, но народу уже невероятно много; целые улицы медников, серебряников, кожевников; торговцы прибивают водой пыль около своих лавок, этот ритуал им необходимо повторять каждый час, стоит жуткая жара, постоянно хочется пить; Хан аль-Халиль имеет шесть входов и около двенадцати автономных суков – суки в суке, заблудиться можно через несколько минут, выбраться назад помогут, разве что если ты оставишь все свои деньги в чьей-нибудь лавке; запутанный лабиринт узких улочек, переулков и тупиков; торговцы со всех сторон орут на разные голоса, перекрикивая друг друга; приобретение – религиозная обязанность каждого мусульманина, а торговля – поощряемое богом занятие; культ рынка, рекламы и конкуренции; в узких улочках-проходах между лавками не протолкнуться; заводной апельсин; общество потребления; такого количества барахла, собранного в одном месте, не встретить больше нигде; бегают пронырливые оборванцы, стремящиеся стянуть что-нибудь из карманов зазевавшихся туристов, жадные покупатели ищут возможность выторговать какую-либо вещицу подешевле, торговцы же думают, как продать то же дерьмо подороже, здесь все продается и покупается; торжество торжища; нищих, клянчащих деньги, больше, чем мух, от них воняет; дети-зазывалы хватают нас за одежду, пытаясь втянуть внутрь магазинчиков; рыночная экономика; неужели кому-то могло прийти в голову строить здесь социализм? здесь, где каждый ребенок, едва встав на ноги, уже думает, где бы ему урвать лакомый кусок, и до конца своих дней только убеждается в истинности этой идеи, а человек ни от чего так не деградирует, как от борьбы за выживание, эта интеллектуальная целина не приспособлена к возделыванию, переступай через других, если сам не хочешь стать мусором, какая социальная справедливость? что это? имущественное неравенство, согласно Корану, имеет божественное происхождение; из любопытства спросил о цене грубейшей уродливой пепельницы в форме черепахи, потом пожалел: ребенок, работавший в этой лавке, не отставал от меня еще полчаса, пытаясь впихнуть мне еще плевательницу с головой Нефертити; перечислять товары, продающиеся здесь, просто не имеет смысла, это невозможно, даже если изнасиловать память, все равно не удастся вспомнить и тысячной доли имеющихся здесь товаров, барахло на любой вкус – от кальянов, футболок и чашек до килограммовых золотых браслетов; со всех сторон – крики продавцов; я бродил меж лавок, бросив своих соотечественников еще у входа – они поддались на уловки первого же зазывалы, затащившего их к себе и готового торговаться до захода солнца, Армен и Игорь купили брелки со знаком «анх» – крест с кольцом на верхушке, а Люба приобрела цепочку с таким же символом; целая витрина расшитых золотистыми нитями мягких бесформенных пуфов и лакированных, блестящих на солнце скамеечек; стопки иссохших папирусов с рисунками самого низкого качества, какое только можно себе представить, комиксы о приключениях Анубиса, торговцы полируют желтоватые лоскуты раковинами; статуэтки кошек, павианов, змей, ибисов, других священных животных; фигурки Птаха, Исиды, Амона, Тота, Осириса; стоит случайно сказать какому-нибудь торговцу что-нибудь по-арабски, и он от тебя уже не отстанет, будет преследовать, твердя, что раз ты говоришь по-арабски, то ты не турист, а брат, а брату он продаст товар гораздо дешевле; около лавки по изготовлению сувениров из меди я увидел трех кузнецов, напевавших какую-то примитивную арабскую мелодию и ударявших в такт песне по медным пластинкам, по очереди сменяемых мальчишкой-подмастерьем, вдруг один из кузнецов сбился с такта и прямо на моих глазах раздробил ребенку руку, маленькая ладонь превратилась в красноватое месиво, часть которого осталась на молоте кузнеца, густая алая масса прилипла, свисала, как жвачка, ребенок больше не подходит на роль подмастерья, ему придется либо стать левшой, либо, подобно другим инвалидам, до конца жизни продавать свои увечья, выставляя руку напоказ, таких предпринимателей здесь навалом; мясная лавка: жутко воняет бараньим салом, свежей кровью, тухлятиной, гнилью, средневековьем, никому не приходит в голову очищать прилавки от птичьего помета, продавец ятаганом отрубает голову курице, которую выбрал покупатель, некоторое время она бегает по разделочному столу без головы, из шеи во все стороны разбрызгивается кровь, как вино из бутылки с отбитым горлышком, потом птица останавливается и, подогнув лапы, падает, ее голова с вытекающими прозрачными глазами летит мне под ноги, за спиной торговца, на больших крюках, висят облепленные мухами куски сырой баранины, зачастую то, что продавец называет бараниной, на деле оказывается собачатиной, руки мясника по самые плечи в крови (но это еще ерунда по сравнению с тем, что происходит здесь на праздник жертвоприношений, когда улыбающиеся, преисполненные божественной благодати мусульмане прогуливаются по городу в заляпанных бараньими кишками халатах и несут в руках длинные ножи, с которых капает коричневатая кровь, а головы животных с багряными сгустками в ноздрях валяются прямо на улицах, рога, копыта и кости сжигаются, издавая жуткую вонь), на земле под моими ногами лежит несколько раздавленных цыплят, их внутренности расплескались в радиусе двух метров, солнце поливает эту гниль своим ржавым соусом, на прилавке – синеватая печень, верблюжатина, свежая конина, жирные куски говяжьего мяса, индюшка, рядом – горячие мясные блюда – кебаб, шаурма, острые сосиски, жареные голуби, я б с удовольствием поел свинины, ее нет в ассортименте, покупаю шаурму, отравиться не боюсь – внутри столько харисы, что я не чувствую вкуса мяса, у меня полный рот раскаленных углей, я начинаю гореть изнутри, ад со всех сторон, старик с длинной пыльной бородой валяется у меня в ногах, предлагая почистить ботинки, торговец золотом взвешивает на весах безвкусную цепочку, итальяшка орет на все улицу, препираясь с продавцом ковров, он умеет торговаться, мясник дробит топориком кости, неподалеку стоит арабчонок, предлагая серебряные украшения из Италии, на самом же деле они изготовлены в соседней подворотне из алюминия; напротив продают национальные музыкальные инструменты – дешевые подделки под бубны и удты, играть на них невозможно; продать, купить, купить, продать, готовность продать все, все, что можно и нельзя; шум стоит такой, словно кто-то ногами колотит по клавишам расстроенного спинета; национальные головные уборы: тюбетейки, фески, тарбуши, ермолки, бедуинские платки; Кораны разных видов, с тафсирами и без, карманные на молнии, декоративные – представляющие собой лишь фатиху, красиво оформленные томики стихов поэта Мухаммада, стоят гроши; фигурки из туи и оливы; серебряные чайники на искрящихся подносах, кофейные сервизы; решив купить сувениры, хоть и не имея понятия для кого (видимо заразился недугом приобретения), я все же стал прицениваться к кружкам с изображениями Сфинкса: спросил в одном месте – пять фунтов, ага! значит, за четыре куплю, за поворотом, у пухлощекого губастого араба, такие же чашки стоят друг на друге, образуя пирамиду, почем? араб, почти пуская слезу, делает жалостливое трагичное лицо, дающее понять, что дешевле продать никак уже нельзя, шлепает губами: «Ашара гиней», «десять фунтов», поистине Аллах быстр в расчете! а место, где по пять, я уже не найду, позже на купленной кружке я увидел надпись по-арабски: «Сделано в Китае»; весь этот огромный рынок, кишащий так называемыми национальными сувенирами, не имеет никакого отношения к египетской культуре, это аппарат для вышибания денег из туповатых туристов; прохожу мимо магазинчика кальянов, нагроможденных на прилавке и похожих на причудливые колонны и своды сказочного дворца, бородатый торговец напоминает джинна, кальяны на любой вкус – серебряные, позолоченные, стеклянные, разноцветные, высотой в полтора метра и почти карманные, разборные, более ста видов, тут же – любые разновидности табака, я купил небольшой кальян, буду курить дома, на московском балконе, иду дальше; вижу руку с глазом Фатимы, идентичную той, что лежит на тумбочке в моем номере, она оказывается редкостной дешевкой, продавец не может внятно объяснить, что она символизирует, бормочет что-то про сглаз; снова золото: безвкусные украшения, бездарные серьги и кольца, уродские тяжеленные пояса; керамика: расписные пепельницы, тарелки, подставки, кружки, вазы, кувшины; текстильная лавка: разноцветные узорчатые платки, расшитые золотом и серебром, легкие накидки, теплые шали, сверкающие платья, галабеи, кафтаны; изысканно обставленные лавки богачей соседствуют с разваливающимися лавчонками бедняков; через некоторое время у меня начала кружиться голова от этого хаотичного однообразия: майки, брелки, пирамидки, подсвечники, люстры, четки, серебро, антиквариат, тарелки, платки, ковры; не помню, как я нашел выход...

Великий Чертог Двух Истин – это Зал Суда Осириса. Здесь продают жизнь и смерть. Кинокефал Анубис приводит сюда умершего, который должен доказать свою правоту дважды. Однако для того, чтобы попасть в Зал Загробного Суда, покойник сперва должен заклинать стражей у его врат, чтобы они впустили его туда, а не уничтожили на месте, выпив его кровь. После этого умершему возвращается зрение. Он вступает в Чертог, где может созерцать лики богов. Мертвец произносит оправдательную речь сперва перед Великой, а затем перед Малой Эннеадой. Он должен торговаться за дальнейшее существование, если он желает навсегда оказаться на Тростниковых Полях Блаженства, а не хочет сгинуть в небытии или нести вечное наказание в Дуате за свои грехи. Великая Эннеада вершит Суд. Тот записывает приговор богов. Головы Судей украшены перьями Истины – Маат. Перед лицом Судей умерший должен произнести Исповедь Отрицания, поклясться, что никогда не делал ничего неугодного богам, не портил хлебы богов, не совершал прелюбодеяния и не предавался содомии, не оскорблял фараонов, не противоречил высокородным, не подстрекал слугу против хозяина, не брал ничего из принадлежащего богам, не произносил дурных слов, не пропускал дни священных жертвоприношений, не клеветал на богов и не изрекал богохульств, не забывал об участии в фаллических культах, не кощунствовал, не сквернословил и не совершал никаких иных преступлений. Обращаясь к одиннадцати богам, умерший обязан называть каждого по имени, произнося каждое слово надлежащим образом и с нужной интонацией. После этого он должен предстать перед Малой Эннеадой – сорока двумя богами городов и номов, заверив и их в непричастности к преступлениям, произнося «Вторую оправдательную речь», также обращаясь к каждому из них персонально и ни в коем случае не путая их имен. Это лишь первый этап Суда. Боги решают, провалиться мертвецу в небытие или, воскреснув, вечно страдать в Дуате за свои грехи. Только если ни один из богов Великой и Малой Эннеады не усомнится в безгрешности покойного (что случается крайне редко), он может пройти следующие этапы Суда – взвешивание сердца на Весах Истины и встречу с Владыкой мертвых – Осирисом...